Есть такие люди, к которым просто хочется подойти и поинтересоваться, сложно ли без мозгов жить.
Может это стадное, а может это поступь коней встадников аппокалипсиса. было бы неплохо, на самом деле
Я ведь не паникую.
Не паранойю.
Но я паникую и паранойю.
А где-то потопы и педофилы с ножами. Мне не страшно, конечно, но я паникую. Беззвучно, улыбаясь и делая вид, что все равно.
Ощущаю то ли человеком, которому небо заслоняет торнадо и уносит его единственный дом и любимую собаку в небеса над Техасом, либо как невеста в фате, платье, с цветами, которой только что сказали "твой выход", серьезно задумывающаяся сбежать на пороге церкви. Или будто выглядывай-не выглядывай из-за застенки, а патронов все равно уже нет. И сбежать не получится, потому что ты один, а вокруг трупы твоих товарищей.
Дома не ждут. Т.е. делают вид, что ждут. Они уже смирились, отпустили и попрощались. И выжидают. Я - всего лишь смертельно больной ребенок. На меня не возлагают надежды, не ждут подвигов, внуков и пользы. Меня отстранили от всех домашних дел, не привлекают, не зовут. Засиживаясь на работе, создаю иллюзию собственно полезности. Пью джин и пиво в страхе задуматься, вспомнить. Отвлекаюсь на все что угодно, лишь бы не помнить. Потому что сны помнят. Подлые сны. Последнее время я все время ищу кого-то, кого-то провожаю. Я как Харон - перевожу людей с одной стороны на другую, оставаясь посередине. Только я не один, нас снова двое. В снах так спокойно. А у них наверху с бухгалтерией точно какой-то непорядок. И если не досчитаются одного перед последней битвой, они даже не вспомнят. Потому что даже военкомат присылает повестки двухмесячным младенцам, и теряет прописанного в доме над военкоматом подростка.
На улице серо. Будет дождить. Всё мечтаю, что и этот город зальет по самые крыши. Хоть какое-то развлечение.
Я ведь не паникую.
Не паранойю.
Но я паникую и паранойю.
А где-то потопы и педофилы с ножами. Мне не страшно, конечно, но я паникую. Беззвучно, улыбаясь и делая вид, что все равно.
Ощущаю то ли человеком, которому небо заслоняет торнадо и уносит его единственный дом и любимую собаку в небеса над Техасом, либо как невеста в фате, платье, с цветами, которой только что сказали "твой выход", серьезно задумывающаяся сбежать на пороге церкви. Или будто выглядывай-не выглядывай из-за застенки, а патронов все равно уже нет. И сбежать не получится, потому что ты один, а вокруг трупы твоих товарищей.
Дома не ждут. Т.е. делают вид, что ждут. Они уже смирились, отпустили и попрощались. И выжидают. Я - всего лишь смертельно больной ребенок. На меня не возлагают надежды, не ждут подвигов, внуков и пользы. Меня отстранили от всех домашних дел, не привлекают, не зовут. Засиживаясь на работе, создаю иллюзию собственно полезности. Пью джин и пиво в страхе задуматься, вспомнить. Отвлекаюсь на все что угодно, лишь бы не помнить. Потому что сны помнят. Подлые сны. Последнее время я все время ищу кого-то, кого-то провожаю. Я как Харон - перевожу людей с одной стороны на другую, оставаясь посередине. Только я не один, нас снова двое. В снах так спокойно. А у них наверху с бухгалтерией точно какой-то непорядок. И если не досчитаются одного перед последней битвой, они даже не вспомнят. Потому что даже военкомат присылает повестки двухмесячным младенцам, и теряет прописанного в доме над военкоматом подростка.
На улице серо. Будет дождить. Всё мечтаю, что и этот город зальет по самые крыши. Хоть какое-то развлечение.
Над Канзасом, мэйби? ) Направляйте ваш вагончик строго вон на ту женщину, у нее брендовая обувь, дело говорю!
Сааааамвеееерееее оваааа зе рррррейнбооооооууууу
Clark Kent., пиздец, товарищи =__=